Datasets:
udmurtNLP
/
udmurt-russian-parallel-corpora

Dataset card Data Studio Files Community
1
ru
stringlengths
1
1.54k
udm
stringlengths
1
1.47k
Увидал Васька распахнутую кофту и разорванный ворот рубахи.
Вася кышномуртлэсь пертчиськем кофтазэ но кесиськем дэремзэ адӟиз.
В прореху виднелся остро выпуклый розовый сосок на белой груди, а пониже — рваная рана и красное пятно крови,
Син шораз йӧтӥз тӧдьы ноны, ӵыжалэс ноны бирды, нош улӥысьтызгес ― пуля пырем пась; со пась котырысь кулэм муртлэн дэремез весь горд вирен котмиз.
Поняв это, крикнул Васька и, припадая к маленькому неподвижному телу, калачиком лежавшему на земле, завыл долгим и тягучим волчьим воем.
Созэ валаса, Вася шуш кеськиз но, луо вылэ купыртӥськем Нюра борды ӝиптӥськыса, котыр дунне тыр вузыны кутскиз.
Нюрка шла в материной кофте за водой.
Нюра шур дуре анаезлэсь кофтазэ дӥсяса мынэ вылэм.
Каждый вечер, когда часы на Кремлевской башне вызванивают первую четверть десятого часа, когда на всех других часах — маленьких и больших, ручных и карманных, домашних, уличных и железнодорожных — черная стрелка показывает 21 час 15 минут, по всей нашей армии, во всех ее частях и подразделениях подается команда:
Котькуд ӝытазе 9 час но 15 минутэ Кремлёвской башняысь час шуккыку, куке ваньмыз мукетъёсыз часъёс: пичиосыз но бадӟымъёсыз, киын но кисыын нуллонъёсыз, коркаосысь, урамъёсысь но вокзалъёсысь часъёс сьӧд стрелкаосынызы 21 час но 15 минут возьмато, соку быдэсак асьме армиын, солэн котькуд частьёсаз но подразделениосаз (со дыре соос ожмаськонын ӧвӧл ке) таӵе команда сётӥське:
— Выходи строиться на вечернюю поверку!
— Ӝыт поверкае потэ!
Если на дворе лето, в Москве уже темно в этот час, на севере — белая ночь, на юге — ночь черная и небо от края до края усыпано яркими звездами.
Москваын гужем та часэ пеймыт ини, северын — югыт уй, югын уй тём-тём пеймыт, нош инмын кизилиос пумтэм трос.
Но и под светлым и под темным небом, и на севере и на юге, на западе и на востоке одинаково звонко, четко и торжественно звучат слова старинного воинского церемониала.
Соку югыт но пеймыт ин улын, северын, югын, западын, востокын, котькытын огкадь жонгетыса, сэзь-сэзь но юн кылӥсько воинъёслэн куараоссы.
И где бы ни застала бойца эта вечерняя команда — в казарме ли, на привале в лесу или в лагере на учебном сборе, через минуту он уже стоит в строю, подтянутый, подобранный, на своем обычном месте: тот, что повыше, — на правом фланге, тот, что пониже, — на левом.
Таӵе ӝыт командая, боец котькытын дыръяз ик — казармаын, нюлэскын шутэтскыкуз яке лагерьын дышетскыкуз, одӥг минут ортчыса, стройын сылэ ини. Боец ӝик-ӝик дӥсяськемын, веськыт сылэ аслаз интыяз. Ӝужытъёсыз сыло бур палан, нош лапегъёсыз паллян палан.
Появляются офицеры, старшина подает команду «смирно», и строй застывает, вытянутый в линеечку.
Офицеръёс вуыку, старшина, «смирно!» шуыса, команда сётэ, соку строй веськыт чурын ог интыяз, кынмем кадь, адӟиське.
«Приступите к поверке», — негромко говорит старший офицер; и, ответив: «Есть приступить к поверке», старшина роты делает шаг вперед, раскрывает ротную послужную книгу и начинает перекличку:
«Поверка лэсьтыны кутске», шуэ старшой офицер. «Есть поверка лэсьтыны», вазе роталэн старшинаез но ог вамыш азьлань потэ. Роталэсь послужной книгазэ усьтэ но юаны кутске:
— Абдулаев! — Я-а-а! — Аверин! — Я! — Василевский! — Я-а-а!
— Абдулаев! — Мо-он! — Аверин! — Мон! — Василевский! — Мо-о-он!..
Множество голосов — громких и приглушенных, грубых и нежных, мужественных и по-мальчишески звонких — откликаются в эту минуту по всей нашей огромной стране, от Кавказских гор до Баренцева моря: на исходе дня русская армия подсчитывает и пересчитывает грозные свои ряды.
Укыр трос куараос — зол но шыпыт, бозгес но нёжмыт, мӧйы муртлэн кадь но пичи пилэн кадь жингрес куараос — кылӥсько та минутэ бадӟым странаямы, Кавказ гурезьёс дорысен Баренцово море дорозь. Нунал йылпумъяськон азьын трос миллионъем ӟуч армия аслэсьтыз кужмо радъёссэ эскере но лыдъя.
Вот и в той роте, где служил Саша Матросов, тоже происходит эта вечерняя поверка.
Саша Матросовлэн служить карем ротаяз но ӝыт поверка озьы ик ортче.
Оправляя на ходу выцветшую полевую гимнастерку, вышел из палатки командир роты — старший лейтенант Хрусталев.
Бездэм полевой гимнастёрказэ тупатъяса, палаткаысь потӥз роталэн командирез лейтенант Хрусталёв.
Рота уже построена.
Рота стройын сылэ ини.
Две шеренги ровной покатой лесенкой вытянулись на опушке леса.
Нялмыт тубат кадь адӟиське нюлэс дуре султэм кык шеренга.
— Смир-рно! — командует старшина, хотя люди и без того стоят не шелохнувшись.
— Смир-но! — команда сётэ старшина. Боецъёс вырӟылытэк сыло.
В руках у старшины толстая прошнурованная книга.
Старшина киын зӧк книга.
— Приступите к поверке, — говорит офицер.
— Поверка лэсьтыны кутске! — шуэ офицер.
— Есть приступить к поверке.
— Есть поверка лэсьтыны!
Старшина раскрывает книгу.
Старшина книгаез усьтэ.
Раскрывает медленно и торжественно.
Усьтэ со книгаез каллен но дуно карыса.
И так же торжественно и неторопливо выкликает списку фамилию:
Данъяса но дыртытэк, юа со списокъя нырысетӥ фамилиез:
— Герой Советского Союза гвардии красноармеец Матросов!
— Советской Союзлэн Героез гвардии красноармеец Матросов!
Но где же Матросов?
Нош кытын Матросов?
Нет его ни на правом, ни на левом фланге.
Стройлэн бур палаз но паллян палаз но со ӧвӧл.
Все знают, что его нет, никто не думает, что он откликнется, отзовется, и все-таки старшина вызывает его и ждет ответа.
Ваньмыз ик тодо, Матросов ӧвӧл шуыса, со куаразэ уз сёты, уз вазиськы. Озьы ке но, старшина сое юа но вазиськемез вите.
— Герой Советского Союза гвардии красноармеец Матросов Александр Матвеевич погиб смертью храбрых в боях с немецко-фашистскими захватчиками, — отвечает правофланговый Бардабаев.
— Советской Союзлэн Героез гвардии красноармеец Матросов Александр Матвеевич, кышкасьтэм егит, быриз немецко-фашистской захватчикъёслы пумит ожмаськонын, — вера бур палан сылӥсь Бардабаев.
Изо дня в день, из вечера в вечер откликается он за Матросова, и все-таки каждый раз не может этот высокий, статный и широкоплечий парень превозмочь волнение в голосе своем.
Нуналлы быдэ, ӝытлы быдэ вазиське Матросов понна Бардабаев. Озьы ке но, котькуд вазиськыкуз ик та ӝужыт, веськрес но паськыт пельпумо адямилэн куараез нёркак луэ.
Тишина.
Чалмыт.
Люди молчат.
Адямиос шып сыло.
Губы у всех плотно сжаты.
Ваньмызлэн ымдуръёссы лач-лач пытсамын.
И не только у Бардабаева — у многих других влажно поблескивают глаза под сурово насупленными бровями.
Бардабаевлэн сяна, тросэзлэн мукетъёсызлэн но синъёссы мускыт чиляло кунэрскем синкашъёссы улын.
Старшина перевернул страницу.
Книгаысьтыз страницазэ берыктӥз старшина:
— Андронников! — Я-а! — Глузик! — Я!.. — Демешко!.. — Я! — Иллиевский!.. — Я! — Копылов! — Я! — Князев!..
— Андронников! — Мо-он! — Глузик! — Мон!.. — Демешко!.. Иллиевский!.. Копылов!.. Князев!.. — Мон! Мон! Мон!..
Перекличка окончена.
...Перекличка быриз.
Старшина закрыл книгу, одернул привычным движением гимнастерку, повернулся на каблуке — и четким, печатающим строевым шагом почти подбегает к командиру роты.
Книгазэ ворсаз старшина, дышем сяменыз гимнастёркаез тупатӥз, каблук вылаз берытскиз — собере сэзь, ӵог-ӵог строевой вамышен, ӝог вуиз роталэн командирез доры.
— Товарищ гвардии старший лейтенант! — говорит он, прикладывая руку к пилотке и тотчас опуская ее.
— Гвардин старший лейтенант эш! — шуэ со, пилоткаез борды кизэ ӝутыса, собере соку ик кизэ лэзе.
— Во вверенной вам роте вечерняя поверка произведена.
— Тӥледлы оскем ротаын ӝыт поверка лэсьтэмын.
По списку числится в роте сто два человека.
Списокъя ротаын сю кык адями.
Шесть человек в санчасти, восемь в нарядах, незаконно отсутствующих нет, в строю восемьдесят семь человек.
Куать адями санчастьын, тямысэз нарядын, мугтэк кошкемъёс ӧвӧл, стройын тямыстон сизьым адями.
Герой Советского Союза гвардии красноармеец Матросов погиб смертью храбрых в боях с немецко-фашистскими оккупантами.
Советской Союзлэн Героез гвардии красноармеец Матросов, кышкасьтэм егит, быриз немецко-фашистской оккупантъёслы пумит нюръяськонын.
И опять тишина.
Нош ик чалмыт.
Слышно, как пролетает птица.
Кылӥське, кызьы лобӟо тылобурдоос.
Или как дождь барабанит по оконному карнизу.
Кылӥське, кызьы укно борды зор шуккиське.
Или — зимний ветер шумит в вершинах деревьев.
Толалтэ, тӧллэн писпуос йылын ӵашетэмез кылӥське.
Офицер подносит руку к козырьку фуражки.
Офицер кизэ ӝутэ картуз нырыз доры.
— Вольно! Распустить роту, — говорит он.
— Вольно! Ротаез лэзе! — шуэ со.
Старшина делает шаг назад, поворачивается лицом к строю и звонко повторяет команду:
Старшина ог вамыш берлань чигна, строй пала берытске но жингыртӥсь куараен офицер сямен ик шуэ:
— Вольно! Разойдись!
— Вольно! Стройысь кошкыны луоз!..
Люди расходятся.
Адямиос кошко.
У каждого свое дело, свои заботы в этот поздний послепроверочный час.
Та бер, поверка ортчем часэ, котькудӥзлэн аслаз ужез, аслаз сюлмаськонэз.
Нужно успеть перед сном почистить винтовку или автомат, написать письмо, пришить пуговицу к шинели, покурить...
Изьыны выдэмлэсь азьло вуоно: винтовкаез яке автоматэз сузяны, гожтэт гожтыны, шинельлы бирды вурыны, тамак кыскыны...
Но, занимаясь каждый своим делом, люди думают о Матросове.
Нош, котькудӥз ас ужзэ лэсьтыса, адямиос малпало Матросов сярысь.
Его нет, и все-таки он с ними; он мертв, и трава на его могиле успела не один раз вырасти и завянуть, а думают и говорят о нем, как о живом.
Со ӧвӧл ни, озьы ке но, Матросов соосын ӵош. Со кулэмын, солэн шайгуэз вылэ турынкуар потыны вуиз но шуяз, нош Матросов сярысь улэп адямиез сямен ик малпало.
Имя Матросова навеки записано в послужной книге гвардейской роты.
Матросовлэн нимыз дауръёс ӵожелы гвардейской роталэн послужной книгаяз гожтэмын.
Это значит, что дух героя и в самом деле бессмертен.
Озьы бере, со чылкак кулэмын ӧвӧл, геройлэн ужъёсыз ноку но уг куло.
Но какой же подвиг совершил Александр Матросов?
Нош кыӵе подвиг лэсьтӥз Александр Матросов?
За что такая честь имени его и памяти?
Ма понна сыӵе дан солэн нимызлы но ужъёсызлы...
Послушайте краткую повесть о доблести молодого русского солдата.
Егит ӟуч гвардеецлэн подвигез сярысь кылзэ-ай вакчияк верос.
В густом сосновом лесу, который на картах и на планах именуется Большим Ломоватым бором, перед самым рассветом батальон получил приказ стать на привал.
Ӵем пужым яг. Со яг картаосын но планъёсын Большой Ломоватой яг шуыса нимаське. Ӟарпотон азьын батальон шутэтскыны приказ басьтӥз отын.
Это был очень удачный и своевременный приказ.
Со вал туж умой но дыраз сётэм приказ.
Люди не спали два дня.
Адямиос кык нунал ӧз изе.
Два дня шли они через этот Ломоватый бор, в обход неприятельских позиций, проваливаясь по колено в снег, шли ночью и днем, с такими коротенькими передышками, что не только поспать, а, случалось, и папироску докурить некогда было.
Кык нунал ӵоже мынӥзы соос та Ломоватой ягетӥ, тушмон позициосты котыртыса, мынӥзы соос пыдесын ӵош лымыез коласа, уй но нунал мынӥзы, шутэтскыны таман азелы гинэ дугдылӥзы, изем ӧвӧл, быдэсак папироскаез кыскыны но дыр ӧй вал.
И вот наконец привал.
Тани вуиз шутэтскон — привал.
Никто не подумал о том, чтобы поесть или напиться чаю, многие даже курить не стали: кто где был, тот там и повалился в снег и заснул-захрапел богатырским фронтовым сном.
Нокин но ӧз малпа сиськон яке чай юон сярысь, тросэз тамак кыскыны но ӧз кутске: кин кытын вал, со отчы ик лымы вылэ выдӥз но умме усиз — соргетӥз батыр фронтовой уммен.
И Саша Матросов тоже собирался поспать.
Матросов Саша но озьы ик изьыны дасяськиз.
Этой минуты он просто дождаться не мог — до того его шатало и клонило ко сну.
Та минутэз со кемалась возьмаз вал ини — солань-талань шонаськиз но нырулон акыльтӥз сое.
Он вытоптал себе под деревом небольшую ямку, положил в изголовье ранец и уже лег, уже пристроился поудобнее, уже втянул руки поглубже в рукава шинели, и уже веки его сладко смыкались, когда он услышал над головой знакомый, слегка приглушенный голос:
Писпу улын со аслыз пичияк гу лёгаз, йырулаз ранецсэ понӥз но выдӥз, умой интыяськиз ини, шинелезлэн саесъёсаз мур-мур кыскиз ини киоссэ, солэн синъёсыз ческыт уммен кыниськизы. Тӥни соку ас йыразяз тодмо, лушкемак верам куараез кылӥз Саша:
— Комсомольцы!.. «Зовут комсомольцев», — сквозь полудрему подумал Саша.
— Комсомолецъёс!.. «Комсомолецъёсты ӧтё», умйылтӥз малпаз Саша.
И на одно мгновение он крепко, по-настоящему заснул.
Собере ог минутлы юн-юн, зэм но умме усиз.
Но что-то как будто толкнуло его — он тут же проснулся и открыл глаза: «Фу, черт!
Нош сое кин ке но донгиз кадь. Саша соку ик сазьяськиз но синъёссэ усьтӥз: «Вот, чорт!
Ведь это же меня зовут!»
Озьы монэ ӧтё ук!»
Три месяца на войне — очень много.
Войнаын куинь толэзь улон — туж уно дыр.
За это время Саша из мальчика превратился в мужчину: он научился бриться, успел побывать в пехотном училище, стал отличным стрелком- автоматчиком, прошел со своим подразделением десятки и сотни километров, участвовал в нескольких боях и сражениях, потерял немало друзей и еще больше врагов уложил из своего ППШ.
Та дыр ӵоже Саша егит пиысь воргоронлы пӧрмиз: тушсэ мычыны дышиз, пехотной училищеын но вал, туж усто ыбылӥськись автоматчик луиз, аслаз подразделениеныз олокӧня дасо, сю километр ортчиз, олокӧня ожмаськонъёсын но вал, троссэ эшъёссэ ыштӥз, нош эшшо но трос вииз со тушмонъёсты аслаз ППШ-аеныз.
Он много чего испытал и, казалось, ко всему привык.
Трос шуг-секытъёсты адӟиз Саша, учкид ке, со котьмарлы но дышиз кадь ини.
Но вот уже три месяца прошло с тех пор, как носит он на груди, в секретном карманчике гимнастерки, маленькую светлосерую книжечку с силуэтом Ленина на обложке, а все как-то не может привыкнуть к тому, что он уже не просто Саша, не просто курсант или боец гвардейского подразделения, а комсомолец Саша Матросов.
Тани куинь толэзь ортчиз ини та дырысен, кызьы Саша мылазяз, гимнастёркаезлэн пушпал кисыяз, возе ӟарыталэс пурысь пичи книжкаез, книжкалэн вылаз Ленинлэн тусбуез. Нош озьы ке но, дышыны уг быгаты: со огшоры Саша ӧвӧл ни. Табере Саша, огшоры курсант яке гвардейской подразделенилэн боецез сяна, луэ на комсомолец Саша Матросов.
— Комсомольцы! Эй! — стараясь кричать не слишком громко, чтобы не разбудить спящих, повторил тот же голос.
— Комсомолецъёс! Эй! — изисьёсты сайкатонтэм понна, кеськытэк, нош ик кин ке вазиз.
— Ну что? — с трудом приподняв голову, ответил Саша.
— Бен мар-о? — йырзэ мырдэм ӝутыса, вазиз Саша.
— Я — комсомолец.
— Мон — комсомолец.
Было еще очень рано, и в предрассветной полумгле он не сразу узнал ротного комсорга лейтенанта Брякина.
Туж вазь на вал, ӟарпотон азьын, ӝомо-югдо дыре, ротной комсоргез, Брякин лейтенантэз, соку ик ӧз тодма Саша.
— Это ты, Матросов?
— Тон-а со, Матросов?
— Я!
— Мон.
— Давай, старик, поднимайся, буди ребят.
— Я, пересь, султы, пиналъёсты сайкаты.
Собрание созываем.
Собрание люкаськом.
— Есть, товарищ лейтенант, — пробормотал Саша и, сделав усилие, оторвал голову от ранца и сел. Голова у него кружилась.
— Есть, лейтенант эш, — лабыртӥз Саша. Собере йырзэ ранец бордысь кужмысь ӝутӥз но пуксиз, йырыз поромиз солэн.
— Давай живенько, — повторил лейтенант.
— Ӝоггес, — нош ик вазиз лейтенант.
— Через три минуты чтобы все были у штаба.
— Куинь минутскын ваньмыз штаб дорын мед луозы.
— Есть, — повторил Саша, сделал еще усилие, вскочил и почувствовал, как все у него внутри заныло и захрустело.
— Есть, — нош ик вазиз Саша но. Четак султӥз со, мугорыз висиз кадь, ёзвиез лосыртӥз.
Лейтенант скрылся за деревьями.
Лейтенант писпуос сьӧры ышиз.
Саша потянулся и громко, на весь лес, зевнул.
Саша назьылскиз но нюлэс тыр зол-зол вушйиз.
— А, черт! — сказал он.
— Тьфу! — шуиз со.
Ему не понравилось, что его разбудили.
Сайкатэмзы солы ӧз кельшы.
А кроме того, он не очень-то любил всякие собрания и заседания.
Со сяна, Саша котькыӵе собраниосты но заседаниосы ӧз яраты.
Может быть, потому, что он не умел говорить, не умел выступать.
Оло соин но дыр собраниын вераськыны ӧз быгаты Саша.
Сказать речь — ничего страшнее не было для него на свете.
Собраниын вераськон — дуннеын туж секыт уж вал солы.
А собрания для того и созывались, чтобы на них говорили.
Нош собраниос соин ик луо ук, отын вераськон понна.
И он, который никогда ни в чем ни от кого не отставал, чувствовал себя на собраниях, как рыба на песке, потому что не мог как следует, как нужно было и как хотелось высказать все, что было у него на душе и на языке.
Котькыӵе ужын но нокинлэсь бере кылӥсьтэм адями вал Саша, нош собраниосын солэн мылкыд урод луылӥз, чорыглэн луо вылэ шедемез дыръя кадь. Соин но дыр: ӧз быгаты со кызьы кулэ озьы ваньзэ вераны, мар вал солэн сюлмаз но малпаназ.
Он всегда со стыдом и с обидой вспоминал о том, как на комсомольском собрании, перед тем как ему выдали светлосерую книжечку, он рассказывал товарищам свою биографию.
Ӟарыт пурысь книжкаез солы сётыку, Саша ас эшъёсызлы улэмзэ-вылэмзэ комсомольской собраниын вераз. Со верамез сярысь керпотыса но ӝожомыса малпалляз Саша.